В семидесятые годы Михаил Булгаков был живым символом. Его имя болельщики скандировали так же часто, как и «Же-ня Лов-чев!». Но если с Ловчевым противники еще как-то считались - все же лучший футболист страны, единственный некиевлянин в составе сборной, то о Булгакове отзы­вались с пренебрежением, вспоминая его как мастера театральных падений. Жаль, если Миша запомнился только этим. Не таких слов заслуживала его игра - именно игра, которая действительно вызывала ассоциации с театром. Потому что театр - это зрелище, и футбол в исполнении Булгакова тоже был зрелищем. Он мог внести колорит в ход самого скучного матча - чего стоили одни только «километровые» разбеги при выполнении пенальти. Кстати, в команде Михаил был штатным пенальтистом на протяжении не одного сезона.

Его и любили за особое, веселое поведение на поле. При этом он не из­бегал борьбы, иначе не забивал бы таким соперникам, как мадридский «Ат-летико» или киевское «Динамо». Константин Есенин, комментируя выступ­ление «Спартака» в 1973 году, писал: «Вся игра нападения строилась в рас­чете на мощный удар Пискарева и резвость Булгакова, по-спартаковски не щадившего себя. Все остальные игроки нападения и полузащиты забили мячей в два раза меньше, чем эти двое».

В Национальной хоккейной лиге не обладающих мощным телосложе­нием игроков охраняют тафгаи. В футболе такое вроде бы не принято, но за щуплого Михаила партнеры заступались. Вот что рассказывал выпускник ФШМ Николай Игнатьев, спартаковский фанат «по жизни»:
- Как-то мне пришлось сыграть за дубль «Локомотива» товарищеский матч с резервистами «Спартака», за которых выступал и Булгаков. Мне да­ют длинный пас на ход, бегу, задрав голову, и вдруг с кем-то сталкиваюсь. О Боже - кумира уронил! Я про мяч забыл, скорее Мишу поднимаю, мол, извини, я нечаянно. Вроде момент исчерпан, а потом при угловом мне вдруг в толпе как засадят локтем - это Олег Кулаков за Булгакова рассчитался...

Полное сходство имени и фамилии с великим писателем, похоже, однажды навело спартаковское руководство на забавное решение. У федерации футбола были претензии к полузащитнику по части дисциплины, и коллектив должен был отреагировать адекватно. И в верха пошел ответ: «Михаил Булгаков лишен подписки на собрание сочинений классиков литературы».

Ему не довелось стать чемпионом страны, однако малые золотые медали стали наградой за выход из первой лиги в высшую в 1977 году. Для красно-белой торсиды то поколение особенное, и отдельного уважения заслуживали те, кто не покинул команду в трудную минуту.

Партнеры называли его «Курский соловей», подчеркивая тем самым, откуда он пришел в «Спартак». Но, по словам Евгения Ловчева, характеру Булгакова больше подошел бы эпитет «оголенный нерв»:
- Миша ушел из «Спартака», попал в Алма-Ату, потом в Самарканд, потом в «Красную Пресню», уровень все ниже и ниже, а он уже привык к тому, что болельщики скандируют его имя, что были еврокубки, олимпийская сборная, он тогда важный мяч забил в отборочной игре югославам на выезде. Ниже уровень - меньше заработки, начинаются всякие семейные неурядицы, а у него все же двое детей, дочери. Когда он оказался в «Кайрате», жена с ним в Алма-Ату не поехала, климат, что ли, был неподходящий или какая другая причина, но Миша это тоже переживал, а потому там и не задержался.

Перед своей трагической кончи­ной Булгаков уже не играл - работал тренером на мясокомбинате. Тяжесть жизненных неудач оказалась сильнее. И прыжок с одиннадцатого этажа показался ему единственным выходом из положения...

Хоронили его на кладбище в Ми­тино. У дома были Старостины, Ни­колай Петрович и Андрей Петрович, от команды подъехали Юрий Гаври-лов с Валерием Гладилиным. Попрощались, а на кладбище им ехать Николай Петрович отсоветовал. Поминки прошли на базе в Тарасовке. Наверное, несправедливо, что среди многочисленных турниров-ме­мориалов нет соревнований памяти Булгакова. Но уместнее всего было бы, чтобы имя полузащитника почти­ли на футбольном поле спартаковс­кие фанаты. Ведь их движение роди­лось в ту эпоху, к которой принадле­жал Михаил.